Я не устану повторять: Россия не должна сдавать европейскость Западу. Русские, – безусловно, европейцы, но другие, не западоиды. Запад был не единственной Европой: была античная Европа и ромейская (византийская), есть наша – русская, северо-восточная. Постзапад европейскость утратил. Традиционные европейские ценности сохраняются в РФ, однако, как и во всём сегодня в РФ, здесь много непоследовательности. В РФ провозглашается примат традиционных ценностей, а с экрана кривляются элгэбэтэшники, Ельцин-центр проводит недели «гордости» за них. В РФ есть несколько образовательных структур, которые получают гранты от Министерства просвещения, типа сетевого журнала «Мел», ряд рекомендаций которого родителям вполне подпадает под закон, запрещающий пропаганду ЛГБТ среди несовершеннолетних. Практика показывает: недостаточно иметь хороший закон, надо применять его по всей строгости, а с учётом того, что живём мы в условиях гибридной войны – по законам военного времени и поведения в прифронтовой полосе. И самое главное – не включаться в чужие проекты, в чужие игры. В них нет козырей и не только нельзя выиграть, но в них гарантировано поражение.
Конкретно можно сказать о концепции, я бы даже сказал, об идеологической мантре, о заклинании – «четвёртой производственной/промышленной революции», провозглашённой Швабом как панацее, как единственно возможном средстве решения проблем человечества. Серьёзные эксперты разнесли эту схему, самой мягкой характеристикой был «миф». Суть критики сводится к следующему.
Первая промышленная революция (уголь, завод, телеграф) длилась 50–60 лет, обеспечила прирост ежегодной производительности труда на 2,1% – 2,2%; она позволила увеличить прибавочный (точнее, добавочный) продукт без значительного усиления эксплуатации. Вторая промышленная революция (двигатель внутреннего сгорания, нефть, конвейер) длилась 35–40 лет, рост производительности труда – 2,2% – 2,3% в год. Третья – самая короткая и слабая, конец которой в вялотекущем режиме мы наблюдаем, дала средний рост производительности труда менее 2%. При этом показатели 2011–2019 годов хуже таковых 2001–2010 годов, а эти последние – хуже 1981–2000 годов. Налицо затухание процесса; к тому же, если из нынешних «менее 2%» вычесть сферу обращения и госуслуги, то выходит 0,4%. Ни о какой новой (четвёртой) промышленной революции речи в таких условиях идти не может, впереди – стагнация, причём сам Шваб говорит о снижении темпов развития, снижении потребления и сулит более развитым странам «японификацию», т.е. падение до уровня Японии, на котором она находится с 1990-х годов после ударов США, а менее развитым – «патагонизацию», т.е. уровень жизни суровых и наименее развитых районов Аргентины.
Что это? Когнитивный диссонанс? Психосоциальная шизофрения? Старт деменции? Ни то, ни другое, ни третье. Используя термин «производственная/промышленная революция», Шваб вкладывает в него совсем другой смысл, чем тот, которым определяются три промышленных революции XIX–XX веков, и имеет в виду совершенно другое. Вот что он пишет: «Четвёртая насильственная (forced) производственная революция отличается тем, что она не меняет то, что вы делаете. Она меняет вас. Если вы, например, применяете что-то, что меняет ваш геном, то вы являетесь модифицированным. И, конечно, это оказывает влияние на вашу идентичность».
Принципиально иной характер «четвёртой промышленной революции» по сравнению с первыми тремя не позволяет говорить, что она – четвёртая, а с точки зрения прежней шкалы – что она вообще революция и промышленная. Однако по своей сути это действительно революция, но только не промышленная, а биосоциальная, поскольку она направлена на изменение генома человека, причём реализуется она – Шваб не скрывает – насильственно (forced, force). Новый социальный строй, рекламируемый Швабом и планируемый его хозяевами, предполагает изменение природного естества человека. По сути, это и социоборчество, и природоборчество, и, с точки зрения верующих, богоборчество. Создаётся впечатление, что доминанта цифровизаторов-трансгуманистов – ненависть (к человеку, к естеству, к семье), в основе которой – страх перед жизнью в её целостности, включая смерть. Швабовская цифровизированная «новая нормальность» – это хроника объявленной смерти человека как вида и его цивилизации, небытизация, ничтоизация всего этого. В лучшем случае – превращение полноценной жизни в артхаусный театр мёртвых кукол, изготовленных по руководству «сделай сам» новоявленными карабасами-барабасами, как бы они ни назывались – цифровизаторы, новонормальщики, дианетики, «методологи» или инклюзивисты.
Можно ли сказать, что «четвёртая промышленная революция» – это ширма для переделки человека?
Именно так. Суть швабовской «революции» – биоцифровизация, за которую с не меньшим усердием, чем за «зелёную повестку» и права ЛГБТ меньшинств, ратуют глобалисты из Всемирного экономического форума (ВЭФ). В биоцифровой революции à la Шваб/ВЭФ ультраглобализм соединяется с нацизмом – с его новым мировым порядком и биологическими опытами над человеком.
С одной стороны, новый мировой порядок ультраглобалистов-цифровизаторов и «зелёных» – наследник Третьего рейха по прямой. Только теперь рейх – Пятый по счёту – планируют построить не в одной стране и не в целой Европе, а в мировом масштабе: глобальный рейх. Родство ультраглобализма и нацизма (равно как таковое гитлеровского евросоюза и нынешнего) отлично показал в фигуре господина Герхарда – бывшего нациста на службе ультраглобализма – Юрий Козлов в романе «Новый вор».
С другой стороны, ультраглобализм – наследник троцкизма, не случайно среди ультраглобалистов хватает бывших троцкистов. Прав был Сталин, сказав, пойдёшь направо – придёшь налево, пойдёшь налево – придёшь направо: диалектика. Ультраглобализм как бы растворяет в себе и нацизм, и троцкизм, его цель – раса полубогов на классовой основе. Такой симбиоз оказался возможен в силу сходства метафизических оснований – изменение природного и социального естества человека как средство создания нового (посткапиталистического, постсовременного, пост/трансчеловеческого) строя. Метафизическое сходство ультраглобалистов, нацистов и троцкистов объясняет их ненависть к Сталину, вставшему когда-то на их пути и отодвинувшего реализацию их плана более чем на полстолетия.
